Домовладелица

ISBN 3-85409-332-2

Рецензии

Сплошные мытарства
Anita Pollak, Kurier, 19.5.1993

Доходный дом в роли героя романа. Выломанная из стены лестничной клетки общественная раковина, возле которой некогда собирались жильцы для обмена свежими сплетнями, олицетворяет собой конец целой эпохи. В новом романе Клаудиа Эрдхайм описывает свои несчастья в роли домовладелицы.

Доходные дома в Вене прекрасно подходят для изучения народной души в пространстве между рабочим кварталом и районным судом. Это могут быть как честолюбивые исследования условий жизни, так и сбор материалов для кабаре. Для венской писательницы Клаудии Эрдхайм доходный дом - её собственность и одновременно место действия её первого романа - стал главным персонажем новой книги писательницы, возвращающим её к истокам. Там же, где когда-то она страдала от своей матери - практикующего психотерапевта и всего хаотического окружения, она теперь страдает в роли домовладелицы. «Домовладелица» - это кичливое название романа, темой которого является история ремонта венского дома, построенного в начале века. Роман, интересный не только своей литературностью, но и элементами стиля традиционного венского кабаре.
Он и болтлив, со всей обиходностью венского диалекта, с именами, отражающими многонациональность давно распавшейся австро-венгерской империи, со всеми его сантехниками, малярами, плотниками и артельными старостами на строительном фланге и с чиновниками из магистрата и адвокатами на бюрократическом, но и в известной степени литературен. Литературен, когда речь идёт о людских неудачах, происходящих по самым обыденным причинам: из-за житейских мелочей, порой таких немелких, из-за песка, попавшего в мотор; когда речь идёт о сизифовых попытках преодолеть частокол законов и чиновничьи дебри, а в конечном итоге и природу человека. Во всём этом монолог-сценарий для кабаре перерастает в роман.
Доходный дом с глазами и ушами, прячущимися за каждой дверью, со своими оригиналами, историей и историйками, типичный для Вены с её традициями, становится у Эрдхайм почти живым существом, упрямо противящимся любым изменениям. Выломанная раковина, изображённая на обложке, является символом исчезнувшего оживлённого места для общения, ставшего в век жилищного кризиса и путанных законов о сдаче и найме квартир лакомым куском для спекулянтов недвижимостью. Большого шума их борьба не производит, всё остаётся в рамках обычной мелкой продажности - тут несколько сотен подмазать, там несколько тысяч утаить, несколько сотен тысяч в уплату налога на идиотов, ведь «домовладелица» это всего-навсего наивная наследница пригородного дома; «построен - в 1907 и куплен моим дедом. Огромный дом с верандой и садом для господ, кладовой, погребом, конюшней, домашней прачечной, хозяйственным двориком, углехранилищем в подвале, слесарной мастерской, однокомнатными квартирами с кухней, раковиной с водопроводным краном для набора воды на лестничной площадке и уборными в конце коридора. Всё так, как было раньше.»
Простодушная хозяйка дома очень скоро начинает мешать. Каждый, от управляющей и до совладетельницы-сестры, хочет сорвать свой куш, и чем скорее, тем лучше, и это там, где быстро можно увидеть только строительный мусор, неработающие туалеты, недовольных рабочих и жильцов, пишущих жалобы друг на друга; в общем, сплошные мытарства.
«Это роман, очень близкий к реальности, описанной, однако, литературно», утверждает Клаудиа Эрдхайм, которая и в других книгах занималась описанием своей биографии и хорошо ей знакомой среды. Психоаналитические сцены и одна из кафедр Венского университета одновременно служили и темой и декорациями, как в этой книге - жилой дом. «Всё зависит от восприятия. Я эмпирик по профессии и восприятие для меня поэтому особенно важно, кроме того я постоянно пишу. Я всё время наблюдаю», и это приводит к тому, что люди из окружения писательницы в её романах легко узнаваемы как ими самими, так и другими. Роман, основанный на фактах, только с изменёнными именами? Очерк? Ни то, ни другое, говорит писательница: «Люди увидены через призму моего восприятия, следовательно, это уже не они». Её задача состояла в том, чтобы краткостью создать комизм, так сама она описывает свою манеру повествования. Краткость в изложении бойких и неприкрашенных воспоминаний увязшей в проблемах домовладелицы была несомненно необходима, ведь растянувшийся на годы процесс и грозящая выплата судебных издержек заняли бы в виде протокола больше, чем неполные 140 страниц этой книги. Книга в какой-то степени имеет практическое значение «пособия», кроме того, эта трагикомическая реплика Клаудии Эрдхайм в дискуссии о жилищном праве показала, что современные австрийские писатели отнюдь не пренебрегают социально-критическими темами, если только у них достаточно накопилось на душе.


Gerhard Jaschke
Ex libris, 2.5.1993, Ö 1

Отправная точка нового романа Клаудии Эрдхайм - вступление рассказчицы вместе с сестрой в права наследства доходным домом.
«В 1977, после смерти матери», говорит она. «обе без малейшего понятия. Моя сестра была за продажу. Я не хотела. И всё осталось как было.» В этой лаконичной, выразительной манере, на кажущейся бешеной скорости пролетают больше ста страниц. Часты уверения в неспособности освоиться в новых условиях, например: «Во всём этом я разбираюсь, как неграмотный в Гёте. А мне это и безразлично. Я хочу иметь отремонтированный дом с соединёнными квартирами.» Этот уровень знаний вместе с безразличием автору тем не менее на редкость впечатляюще удаётся изложить на бумаге. В стиле достаточно дерзком, невычурном, сбивающемся при попадании в канцелярские дебри. Угнетают проблемы с жильцами, домоуправлением, магистратом и мастерами; добрые советы скорее сбивают с толку, чем помогают. Так, с одной стороны нанимается адвокат-экономист, с другой - предлагается проект ремонта. Но боязнь наделать ошибок не покидает её. Появляются цифры. Опять эти непонятные штуки, признаётся она себе. Следуют удар за ударом. Здесь представлена попытка стенографически запечатлеть обгоняющие друг друга события, на одном дыхании зафиксировать нечто, что трудно себе представить. Как уследить за всем, за правильностью работы сантехника и многим другим. Маляр приходит в лучшем случае на несколько часов в день, плотника не видно вообще. Ничего удивительного, что ругательные тирады так и сыплются. Всё это невероятно подтачивает нервы, многое разрушается. В повествовании предпринимается усилие не отстать от безумного темпа происшествий. Во вставках в эпистолярном стиле попытки пояснений к ситуациям. С разочарованием рассказчица вынуждена признать статус-кво: она, имея дом, ничего от этого, по сути дела, не имеет. Кроме неприятностей. Там и здесь, одни обещания, сколько угодно вздора и путаницы - для непосвящённого, не знакомого с положением вещей. «Дом сглазили. Здесь всё, что только можно, идёт кувырком», замечает она. В конце концов люди оцениваются ею исключительно по их доходам и платёжеспособности. «Неплохо зарабатывает», начинается краткая портретная зарисовка. «Это важно.» - Ничего удивительного при висящем на доме долге в размере четырнадцати миллионов шиллингов и порывах сестры продать его (иначе «мышонок» не может ехать на учёбу в Рим).

Отрывок из книги

И от строительного управления я получу пятдесят процентов. Пятдесят процентов? Да, так сказал Новотний, я получу их за управление, которым занимаюсь. За то, что посылаю счета в Фонд и говорю со съёмщиками. Она ещё ни разу не поговорила со съёмщиками. Это 440.000 шиллингов! Они же продали чердак. Да, но ведь не для того, чтобы деньги заграбастала эта ведьма. Новотний сказал, что их получу я. Её нет. Мы ещё посмотрим, сказал ли это Новотний. Это новый референт в Фонде обновления города. Как раз он завтра и придёт. И правда ли это с матерью и сыном, тоже проверю. Восьмидесятилетняя мать, что живёт на втором этаже, должна переехать к сыну, который живёт на третьем этаже. Этого не может быть. Это самое свежее, увидите. Вся котовасия последних недель из-за того, что она не хочет к нему наверх. Это самое свежее, сегодня вечером всё узнаете. Это всё неправда. Новотний ей вообще ничего не говорил. Деньги мои. И мать тоже не переезжает к сыну наверх. Вот значит как. Больше со мной этого не случится. 630.000 шиллингов уже улетучились. Ещё и проценты. И суд. 267.000 шиллингов компенсации хочет этот жулик, так как я расторгнула договор, который и так уже весь был выплачен. А теперь ещё является эта католическая ведьма и хочет 440.000 шиллингов. Причём 470.000 она уже получила, потому что документы этого жулика ни на что не годились, и она, якобы, всё должна была восстанавливать. Она думает, меня можно дурить, как угодно. Вечно ошивается у пастора и обирает меня как липку. Все считают меня слабоумной, потому что я попалась с этим жуликом. Теперь старуха решила, что она тоже может надувать меня. И так заискивающе любезно пропела, мол, четвертую часть я Вам прощаю, а то Вы и так вляпались дальше некуда. Четвёртая часть работы этого жулика и ей может понадобиться. Во всяком случае, у неё не было беготни по магистратам. Если Вы делаете так мало, то для Фонда это не будет считаться ремонтом, сказал недавно старухин адьютант. Квадельбауер и Фастль. Вот уж парочка. Ей под семьдесят, ему около тридцати. Она с ним на ты, он с ней на вы. Она - дипломированный инженер, он - инженер средней школы. Я могу делать столько, сколько хочу. Это я точно знаю. Достаточно уже того, что эти алчные и бесчувственные архитекторы разворотили мою прекрасную старинную ванную. И паркет в прихожей. И если бы я не держала веранду обеими руками, её бы тоже уже не было.